Российский рак хочет импортозамещаться
Сегодня отмечается Всемирный день борьбы против рака. Главный химиотерапевт Санкт-Петербурга Владимир Моисеенко рассказал о том, как онкологи и пациенты выживают в условиях импортозамещения и где не надо лечить рак.
Одна инъекция дороже новой иномарки
Рак не признает границ, ему нипочем санкции и нет никакого дела до экономического кризиса. Рак по-прежнему лидирует в статистике смертности во всем мире наряду с болезнями сердечно-сосудистой системы. Наука тоже не стоит на месте, однако коварные опухоли не желают сдавать позиции.
«Онкология — одна из самых активно развивающихся отраслей медицины, — рассказал профессор, доктор медицинских наук, директор научно-практического центра специализированных видов медицинской помощи (онкологического) Владимир Моисеенко. — Появляются новые подходы к лечению, разрабатываются новые уникальные препараты. Но этого, увы, мало».
Смертность от рака по-прежнему высокая, и тенденции к ее снижению пока не заметно. Но если на Западе от рака умирает один из трех, то у нас в стране — один из двух.
«Наша задача, поставленная правительством — сделать рак излечимым, — говорит профессор Моисеенко. — Но к пожеланиям сделать это за 5 лет я лично отношусь скептически. Новые препараты действительно совершают революцию в онкологии и должны получить Нобелевскую премию. Например, созданный доктором Джеймсом Эллисоном иммунотерапевтический препарат показывает феноменальные результаты. Но цена безумна. Вывод на рынок одного нового препарата современного поколения, способного влиять на иммунную систему больного, стоит 1 млрд долларов. Цифра невероятна даже для самых богатых стран. Например, одна инъекция современного иммунотерапевтического препарата, отлично помогающего при меланоме, стоит 10 тысяч евро. Одной инъекции хватает на один месяц. Вот и считайте».
Лекарства от рака в ближайшее время будут малодоступны
«Позитив есть — у нас возрождается фармацевтическая промышленность. Профессионалы пока относятся к этому с некоторым подозрением, но инновационные препараты все же появляются и у нас. Новые препараты — это продукт академической науки. Его придумали, создали, но не вытягивают до уровня пациента и рынка. И поэтому его продают фармацевтическим гигантам, которые уже доводят его до ума. Дженерик должен стоить 10% от стоимости оригинального препарата, а у нас зачастую его цена даже выше. Потому что дженерик не изучается, его сразу покупают и продают, причем на весь мир его делают в 200 лабораториях в Индии и Китае и развозят мешками по планете. Но все остальное делается на местах: очищается, проверяется. Наши предприятия должны развиваться, но они, получая сверхприбыли, обязаны контролировать и гарантировать качество, доказывая, что их препарат не хуже других и не токсичен. Проводить клинические испытания. И не на сотне пациентов, как у нас, а на тысяче, как делает та же Южная Корея. Потому что в онкологии трудно сказать, хороший препарат или нет. Они все — яды. И доказывают качество только клинические исследования».
При этом доктор убежден, что Россия обязательно должна развивать собственную промышленность, в том числе фармацевтическую.
«Посмотрите, на чем ездят французы или корейцы. Исключительно на своем, хотя они отлично понимают, что BMW, например, лучше. Я все это понимаю, я тоже живу в этой стране. Без фармацевтического производства мы не сможем развиваться и полноценно лечить рак. Производители и государство должно повернуться лицом к нам, а не ставить перед фактом того, что мы должны сделать. Надо развивать научную базу, потому что интеллектуальная составляющая необходима. Например, производство фармацевтической компании Biocad — это оазис, туда приходят молодые перспективные ученые в уже готовую лабораторию, и они должны двигаться дальше. Надо убеждать наше фармацевтическое и медицинское сообщество, что мы не хуже других».
При этом руководитель института специализированных видов медицинской помощи говорит, что хорошие препараты — причем и дорогие, и дешевые — будут в ближайшее время малодоступны. Дорогие — из-за стоимости. И дешевые — тоже, как ни странно, из-за стоимости. Слишком низкой для того, чтобы ими заинтересовались фармацевтические производства.
«Дорогие препараты нужны 10% пациентов, в остальных случаях требуется стандартное лечение, которые разрабатывалось и развивалось еще в 1960 — 1970 годы, а опухоли у детей до сих пор лечат препаратами образца 1950-х годов. Это самое начало химиотерапии, они простые и очень дешевые, — говорит главный химиотерапевт Петербурга. — И новые цитостатики (группа противоопухолевых препаратов, нарушающих процессы роста, развития и механизмы деления всех клеток организма, включая злокачественные. Один из основных методов лечения опухолей. — Ред.) никто не разрабатывает, потому что они очень дешевы. Это проблема онкологии — проблема очень дорогих и очень дешевых препаратов».
Подобная ситуация характерна не только для России. Проблема есть и в США, и в других странах. Правда, в 2011 году в США на специальном заседании противоракового конгресса было принято политическое решение, обязывающее фармпредприятия производить дешевые препараты. За это они получили льготное налогообложение и другие преференции.
«А до этого цитостатики ввозили в США в кармане, контрабандой из других стран, — рассказывает доктор медицинских наук Моисеенко. — У нас в институте тоже в прошлом году была громкая история: один из сенаторов возмутился, что мы не покупаем отечественный препарат, а используем немецкий. Но мы доказали с документами в руках, что ни одно из российских предприятий не пожелало участвовать в конкурсе на производство препарата, цена которого — 18 рублей за флакон. Потому что на производство этого препарата тратится больше, чем на его торговлю. Поэтому нам пришлось закупать немецкий аналог не по 18, а по 100 рублей за флакон. И счастье, что мы его нашли! Например, у московских коллег его не было 3 месяца — по той же причине. А он входит во все схемы лечения».
По словам Владимира Моисеенко, в его центре в Песочном пока есть все. На два месяца — точно. В прошлом году было хуже. Сейчас начались конкурсные процедуры, и онкологи надеются, что кризиса с поставками не будет.
С опухолью — только к онкологам
Еще одной важнейшей проблемой профессор Моисеенко считает желание непрофессионалов «лечить рак». Он рассказал о чудовищном случае, когда молодую беременную петербурженку едва не убили в одной из непрофильных городских клиник. Врачи — не онкологи не смогли отличить рак от мастита, вскрыли опухоли, приняв их за гнойники. И когда 32-летнюю женщину привезли в Песочный, было уже почти поздно. Сейчас этот случай будет рассматриваться на общегородской ЛКК.
У пациента должна быть дорожная карта при малейших подозрениях на онкологию. Сначала участковый врач, потом — районный онколог, потом — одна из двух клиник, либо Городской онкодиспансер на Ветеранов (для жителей южных районов города), либо Песочный (для севера). Пациент может выбрать клинику сам, но с условием — она должна быть профильной, только онкологической.
«Определять тактику лечения онкобольных должен триумвират онкологов: хирург, радиолог и химиотерапевт. Однако за рак берутся все кому не лень, а потом пациенты с метастазами оказываются у нас. Когда, возможно, уже поздно. А потом смерть сваливают на рак: „Ну, это же онкология, что вы хотите!“. А пациента, вероятно, можно было бы спасти. Нашему долготерпению приходит конец», — говорит Владимир Моисеенко.
Источник: Общественный контроль