Как будем лечить рак в 2015 году

В Петербурге ежегодно заболевают раком около 20 тысяч человек. Это один из самых высоких в России показателей. Как врачи будут лечить рак в условиях кризиса, хватит ли дорогих импортных лекарств, будут ли очереди на высокотехнологичную помощь в тревожном 2015 году?

Этот год переживем, дальше — неизвестно

Во всем мире 4 февраля отмечается как Международный день борьбы с онкологическими заболеваниями. Накануне этого дня главный врач Санкт-Петербургского клинического научно-практического центра специализированных видов помощи (онкологического), главный химиотерапевт города Владимир Моисеенко рассказал об актуальных проблемах российской онкологии в беседе с корреспондентом OK-inform. Доктор был, как показалось, предельно откровенен. Он объяснил, почему возникают очереди на оказание определенных видов помощи онкобольным, за что не должны платить пациенты, почему возникают перебои с лекарствами и что ожидает больных и их родственников (да и всех нас) в ближайшей перспективе.

— Владимир Михайлович, прокуратура уже публикует данные проверок аптек: рост стоимости лекарств катастрофический, кое-где цены поднялись наполовину. При этом онкология — и без того самый дорогой вид медицинской помощи, где стоимость препарата достигает десятков, сотен тысяч рублей на месячный курс. Что будет дальше и что станет с больными?

— На сегодняшний день, я надеюсь, проблем не будет. В нашем учреждении средства, которые выделены, идут по отдельной правительственной субсидии, мы полностью разместили заказы на необходимые препараты еще в конце 2014 года и уже прошли все аукционы. Надеемся, что лекарства будут поставлены вовремя, и представители так называемой «большой фармы» обещают, что цены не повысят. Так что на 2015 год мы обеспечены, а вот что будет в 2016 году - пока не могу сказать. Усилия по импортозамещению предпринимаются, но большинство противоопухолевых препаратов производятся за рубежом. Только один или два лекарства реально полностью производятся здесь, в России, для остальных же так называемых отечественных лекарств субстанции все равно покупаются за границей.

Онкология — такая область здравоохранения, где цены на лекарства не просто высокие, а безумные, и каждый новый препарат дороже, чем предыдущий. И в ряде случаев это обоснованно: производство таких лекарств - это вообще высший пилотаж технологий. Иногда же это совсем простые молекулы, которые не требуют серьезных технологических процессов, но клинические испытания, апробация нового препарата – это все стоит огромных денег. Скажем, препараты для лечения меланомы… 50 лет не было никакого прогресса, а сейчас он колоссальный! Но стоимость этой химиотерапии - полмиллиона рублей в месяц. Это неподъемно для нашего здравоохранения, как и для большинства людей.

— Но ведь многие лекарства уже не новы, откуда же такие цены?

— Это уже другая проблема. Слишком дешевые препараты неинтересны для производителя. Например, циклофосфамид: российские заводы еще весной прошлого года приостановили выпуск этого лекарства, поскольку его производство оказалось нерентабельным. Между тем в новом списке жизненно необходимых и важнейших лекарственных препаратов (ЖНВЛП), утвержденном в конце декабря, цены на циклофосфамид все те же. В итоге нам придется закупать это лекарство у западной фирмы по цене вдвое, а то и втрое дороже.

Вероятно, здесь государству необходимо применить административный ресурс. Подобная ситуация, кстати, складывается не только у нас. Например, в США тоже по причине нерентабельности исчезли препараты дешевые, но без которых нельзя было обойтись. И тогда в Конгрессе США было принято решение, которое все-таки позволило восстановить их производство.

Медицина: 50 оттенков серого

— Узнав о диагнозе, люди заранее готовятся продавать квартиры, машины, ехать лечиться за границу. Насколько обоснованы такие поступки?

— Я спокойно отношусь к тому, что мои пациенты могут поехать лечиться за рубеж. Второе мнение врача - это практика, действующая во всем мире. И иногда бывают очень интересные предложения. В медицине ведь редко бывает черное и белое, чаще — серое. Если же речь идет о дорогих препаратах или очень сложных операциях, которые нельзя сделать у нас, – то, может быть, имеет смысл ехать. Но часто причина в другом: нет пророка в своем Отечестве, многие не верят в возможности нашего здравоохранения. И иногда это, увы, подтверждается. Но в любой клинике - за рубежом, в России - есть сильные и слабые стороны. Есть, наконец, человеческий фактор: дураки-то везде найдутся. Люди могут заплатить немалые деньги, но это совершенно не гарантирует их от неправильного лечения. Думаю, все дело в низком авторитете нашего здравоохранения.

— Онкология ни в одной стране мира не может сама себя полностью прокормить, люди задействуют различные фонды, просят помощи, продают последнее. Это неизбежно?

— Денег на онкологию не хватает везде. Есть эффективные препараты, которые не регистрируются и не входят в медицинские стандарты, потому что слишком дороги для бюджета страны. Исключение, пожалуй — это США, Япония и Германия, там таких проблем меньше, потому что совсем другие деньги выделяются из бюджета на здравоохранение.

Сумма, выделяемая в Санкт-Петербурге на лекарства, недостаточна - тут тайны нет. Но мы — Российское общество химиотерапевтов (RUSSCO) — разработали рекомендации, которые включают базисный необходимый объем лекарственного лечения для онкобольных. И сегодня в нашем городе спланированы закупки, которые позволят свести конфликтные ситуации к минимуму.

Есть еще один момент, который можно отметить, говоря о дорогих препаратах. Некоторые фирмы-производители занимают очень агрессивную позицию и переоценивают роль своих лекарств. А пациент, начитавшись рекламных статей, садится перед онкологом и требует провести ему курс именно такого препарата, «как в рекламе». Например, почему-то 17 введений - ни больше и ни меньше. Хотя многолетним опытом использования этого препарата доказано, что он помогает одному больному из двадцати и часто вовсе не в таких дозировках. Возникают конфликтные ситуации.

Что касается благотворительности, то у нас, например, есть фонд «Адвита». Я считаю, что там работают просто святые люди. То, что они делают, чтобы обеспечить дорогими препаратами детей и взрослых, - это потрясающе!

— Владимир Михайлович, в 2014 году была неприятная шумиха возле вашего центра, когда пациенты жаловались на отсутствие определенных лекарств. Чем это было вызвано?

— Были определенные трудности, связанные с переходом государственных закупок лекарств на новое законодательство, и какое-то время перерегистрация сайта просто блокировала процесс закупки. Но задержки с поставкой медикаментов были некритичны - не на месяцы, а на дни, и все препараты были взаимозаменяемы. Кроме того, достаточно посмотреть статистику. Вот, например, сколько больных мы пролечили химиотерапевтически: в 2012 году - 40 тысяч, в 2013-м - 62 тысячи, а в 2014-м - более 100 тысяч. Первичных больных, которые получали противоопухолевые препараты амбулаторно, было 2 тысячи, 4 тысячи и 5 тысяч соответственно. Количество госпитализаций: 2012 год - 13 тысяч человек, 2013 год - 21 тысяча и 2014-й - 23 тысячи. Количество операций возросло с 1,5 тысячи до 7 тысяч! Сейчас я пришел с уникальной операции, когда пациенту одновременно лечат аневризму аорты и рак желудка. Подобные операции могут позволить себе только высокотехнологичные центры.

ОМС: один на всех - и за ценой не постоит

— И тем не менее постоянно раздаются жалобы, что лекарства приходится покупать за свои деньги…

— У нас все противоопухолевые препараты бесплатны. Если это делается у нас, то я должен об этом знать. Да, мы пытаемся внедрить некоторые виды платных услуг. С декабря 2013 года мы зарабатываем на этом около 6 млн рублей в месяц. Это очень мало. Потому что техника в нашем учреждении не имеет равных, и ее надо обслуживать. А тот тариф, который дает ОМС, не предполагает такого обслуживания. Точнее, он вроде бы включен в ОМС, но, например, только на обслуживание линейных ускорителей нам надо около 20 млн рублей! Один из ускорителей простоял «мертвым» больше 4 лет – именно из-за нехватки средств на его ремонт и обслуживание. Но в конце прошлого года нам удалось запустить все радиологическое оборудование в центре (это три уникальных ускорителя): город выделил необходимые средства.

— Но почему люди, закупающие такое «космическое» оборудование, не думают заранее о том, как и на какие деньги его будут обслуживать? Ведь это далеко не первый случай в нашем здравоохранении, когда лучшие образцы мировой медтехники ржавеют из-за глупейшей бюрократии или чьего-то неразумения.

— Сейчас уже все об этом задумались и говорят, что все это учтено в тарифах ОМС. Но дело в том, что тариф ОМС одинаков для всех: и для нашего онкоцентра, и для больницы в Псковской области. Я считаю, что это неправильно. Если там один рентгеновский аппарат стоит, а у нас - супертехника, требующая огромных денег, то почему им дают такие же средства, как и нам? А если требуют, чтобы на обслуживание шли внебюджетные деньги, то мы тогда должны все тут платным сделать. Я же убежден, что платные услуги в онкологии надо вводить очень осторожно. Мы, например, берем деньги в основном только за особо комфортные палаты (хотя в центре практически все палаты двухместные) и еще - когда лечим иностранцев либо россиян, почему-то не имеющих полиса ОМС. Есть еще платный прием и некоторые исследования - по субботам во внерабочее время.

В очереди к онкологу

— Как выяснилось, многие петербуржцы до сих пор не совсем представляют себе систему организации онкологической помощи в Петербурге. Куда человеку обращаться?

— В Санкт-Петербурге существуют муниципальные больницы: Городской онкологический диспансер с корпусами на Березовой аллее и на проспекте Ветеранов, он (условно) обслуживает юг города, и наш центр - мы берем северные районы. Еще есть ФГБУ «НИИ онкологии им. Н.Н. Петрова» Минздрава России и ФГБУ «Российский научный центр радиологии и хирургических технологий (РНЦРХТ)». Оба они также находятся в Песочном и являются федеральными медицинскими учреждениями. Но понятно, что абсолютно четкой градации по районам нет, и если человек «с юга» города хочет попасть к нам, мы его, конечно, назад не отправим. Но если ситуация с лекарственным обеспечением станет хуже, то придется этот процесс контролировать жестче.

— Почему люди жалуются, что к онкологам трудно попасть? И почему существует очередь на госпитализацию, ведь для людей важен каждый день?

— В 2013 году мы поставили задачу ликвидировать очередь. Я считаю, что сейчас наш центр вообще недогружен. Возможности велики: великолепные операционные, реанимация. Мы можем принимать на 30% пациентов больше. Задержки с приемом возникают на догоспитальном этапе, виной всему невнимательное отношение врачей на местах. Они не говорят с людьми, особенно это касается врачей нового поколения. Стараемся воспитывать их, учить говорить с пациентами.

Сейчас от момента постановки диагноза до госпитализации в наш центр проходит один день, недельная очередь сохраняется пока только на гинекологию и колопроктологию. Еще очень сложно с химиотерапией и консультациями химиотерапевтов. У нас в стране вообще нет такой специальности - «химиотерапевт», даже у меня в сертификате написано «врач-онколог». При этом во всем мире это отдельная специальность. И получается, что у нас любой онколог может назначать химиотерапевтические препараты. Да, на химиотерапии действительно очереди. Потому что люди стараются идти к своему врачу, к которому привыкли.

— Вы, несмотря на отсутствие официального статуса специальности, являетесь главным химиотерапевтом Петербурга. И при этом не раз говорили, что химиотерапия - это варварский метод лечения…

— Лет через 50 будут удивляться, что мы использовали такие «грубые» методы лечения. Это касается и лучевой терапии. Да и хирургического лечения тоже, ведь иногда удаляют сразу несколько органов.

— Вот люди и убеждены, что рак - это дорого, мучительно, страшно…

— У нас практически все бесплатно, и если с вас требуют денег, то надо жаловаться. Страшно? Мы знаем, что мы все когда-нибудь умрем, но если вдруг появляются реальные сроки, то человек попадает в условия жесточайшего стресса. Самому справиться тяжело. Часто нужна помощь психолога и родных, близких. А мы, врачи, пытаемся сделать все что в наших силах.

Мы открыли кабинет централизованного разведения лекарств, то есть флаконы и ампулы с препаратами поступают теперь не на отделение, а в этот кабинет, и уже оттуда лекарства распределяются по пациентам в приготовленной для каждого из них дозировке. Это значительная экономия - около 7 млн рублей за несколько месяцев. И минимизация опасности для персонала, потому что цитостатики - это яды.

Еще мы открыли молекулярную лабораторию, где изучаем наследственные раки.

Начал работу так называемый call-центр. Люди жалуются, что до нас трудно дозвониться, и действительно - в первые дни после его запуска операторы принимали лишь 500 звонков из 2 000. С этим разбираемся сейчас, увеличиваем количество операторов.

— А вообще ситуация с лечением рака за последние годы изменилась?

— Очень, она вообще кардинально переориентировалась. Лекарственное лечение - это не просто препарат для «Марь Иванны». Появились молекулярные маркеры, которые позволяют повысить эффективность лечения конкретного вида опухоли. Появилась индивидуальная терапия, которая основывается на генетике. Пока это очень сложно и дорого, но потом, может быть, будет доступно для всех. Сейчас мы видим такие эффекты лечения, о которых раньше не предполагали. И с помощью не только дорогих, но и дешевых препаратов.

Так что все совсем не безнадежно.

Источник: http://ok-inform.ru/