Директор Санкт-Петербургского Онкоцентра принял участие в круглом столе "Что делается в Петербурге, чтобы люди реже умирали от рака"
Доктор Питер: "О том, что в стране онкологические болезни из разряда безнадежных переведены в категорию хронических, говорит внимание к ним со стороны правительства РФ. Впервые в истории системы здравоохранения и обязательного медицинского страхования в эту область медицины направляются большие деньги. А это дает надежду на то, что люди станут реже умирать от рака. Правда, чтобы это произошло, одних только денег недостаточно".
Материал предоставлен сайтом ДокторПитер.ру по ссылке: http://doctorpiter.ru/longreads/chto-delaetsya-v-peterburge-chtobi-lyudi-rege-umirali-ot-raka/
Чего не хватает петербургскому здравоохранению, чтобы помощь оказывалась эффективно, и люди реже умирали от рака, за круглым столом, организованным «Доктором Питером», обсуждали Александр Кужель, директор Территориального фонда ОМС, Георгий Манихас, главный онколог Петербурга, Алексей Беляев, главный онколог Северо-Запада, Владимир Моисеенко, главный химиотерапевт Петербурга, Александр Хаджидис, главный клинический фармаколог Петербурга, Аркадий Столпнер, председатель правления ЛДЦ МИБС им. Березина, Дмитрий Гладышев, заместитель главного врача Городской больницы №40, Александр Саламатов, исполнительный директор клиник СМТ, Олеся Ягодина, директор Петербургского филиала ООО ВТБ МС.
«Прекрасно, что денег стало в разы больше и для лечения в стационаре, и в амбулаторных условиях. Это позволит значительно большее число пациентов обеспечить самыми современными и дорогостоящими препаратами. Но хочу напомнить, что ставить в зависимость рост смертности от лекарственного лечения неправильно, прямого влияния нет», — говорит Владимир Моисеенко, главный химиотерапевт Петербурга.
Владимир Моисеенко, главный химиотерапевт Петербурга:
— Увеличение финансирования лекарственного лечения, конечно, очень серьезный шаг, учитывая ситуацию, которая складывается и в мире, и в нашей стране. Большие проблемы с ним возникли, когда в конце 2017 года были зарегистрированы и внесены в список ЖНВЛП 8 дорогостоящих препаратов. Это стало причиной многих конфликтных ситуаций, поскольку с юридической стороны нет ясности. Одни говорят, что включение в список ЖНВЛП — это только определение максимальной цены. Другие, что обеспечение этими препаратами — обязательство государства. Преобладает мнение, что это все-таки обязательство государства со всеми вытекающими последствиями, поэтому пациенты требуют обеспечения этими препаратами. Но их стоимость очень высока, а показания для применения широки. Так что если им следовать, то необходимые затраты на их приобретение перекрывают финансовые возможности не только города (даже с увеличенным финансированием), но и всей страны. Мы грубо подсчитали, сколько нужно городу денег, чтобы всех нуждающихся обеспечить этими препаратами. Получилось 22 млрд рублей. Это колоссальная цифра по сравнению с тем, что мы имеем сегодня. И здесь возникает очень серьезная проблема, решения у которой нет. Причем не только в нашей стране, но и во всем мире. Потому что безумная стоимость препаратов не соответствует их истинной цене. Она определяется производителем, а он продает каждый следующий препарат дороже предыдущего.
Казалось бы, проблему должна решить программа импортозамещения. Но многие наши врачи, как их коллеги и пациенты во всем мире, с недоверием относятся к дженерикам. Например, проводили опрос в Соединенных Штатах, по его результатам выяснилось, что 90% докторов предпочитают назначать оригинальные препараты. Доверие к нашему производителю давно подорвано, но его надо восстанавливать, иначе нам просто не выжить. Это станет возможно, когда появится жесткий государственный контроль. Конечно, аргументы, которые озвучивают доктора или пациенты против дженериков иногда ничем не подтверждены. Потому что когда в терапии онкологического заболевания нет эффекта, трудно понять: опухоль нечувствительна к лекарству, или препарат неэффективен. И если высокая токсичность, то это препарат такой плохой или это его естественный побочный эффект, потому что все эти лекарства — яды.
Я вижу решение проблемы для страны в централизованных закупках препаратов не городом, а Министерством здравоохранения. У нас сегодня нет проблем с лекарствами, которые поставляются в рамках федеральной программы «7 нозологий» для пациентов с лимфомой. Здесь же получается, что мы заложники ситуации: непонятно, какие объемы покупать, что мы можем себе позволить? Это очень сложный вопрос, учитывая, что закупка делается сразу на год. Как прогнозировать потребность? Поэтому мы приняли на этот год такое решение: заключаем договоры, но не выбираем все препараты, как раньше, а договариваемся с продавцами о том, что будем постепенно это делать по мере появления нуждающихся в них пациентов, чтобы иметь возможность «перебрасывать» средства на какие-то более острые ситуации, которые могут возникать.
Хорошо, что денег стало в разы больше и для лечения в стационаре, и в амбулаторных условиях. Но хочу напомнить, что ставить в зависимость рост смертности от лекарственного лечения неправильно, прямого влияния нет. Современная лекарственная терапия может снизить одногодичную летальность, и, конечно, надо использовать эту возможность, потому что для некоторых с помощью современных препаратов это может быть и излечение. Но в общем ни лекарственное лечение, ни лучевая терапия, ни хирургическое лечение никак не скажутся на статистике смертности. Основное — это профилактика: первичная и вторичная — ранее выявление. Вот это даст результат.